Олег Меньшиков: «Я не завишу от реакции зала»
Съемку обложки для этого номера Олег Евгеньевич просит провести в студии в центре города, чтобы было недалеко до театра. Несмотря на выходной, его график расписан по минутам, и нам, команде журнала, отведено со всеми сетапами и переодеваниями всего полтора часа. Меньшиков славится своей пунктуальностью. Ровно за минуту до назначенного времени в переулке появляется автомобиль артиста. И начинается работа. Слаженно, четко, быстро. Точность — вежливость королей. Через полтора часа дело сделано — герою и нам нравится результат, который мы видим на экране ноутбука. В этом процессе весь он, профессионал, требующий такого же подхода к делу от всех, с кем работает.
Олег Евгеньевич, превосходная физическая форма — результат тренировок и диеты? Или генетика?
Что вам ответить… Я всегда любил футбол, много лет сам играл, сейчас продолжаю болеть за любимую команду. А вообще тут сразу вспоминается великая Майя Плисецкая и ее знаменитый ответ на вопрос о том, как ей удается держать себя в такой прекрасной форме: «Не жрать! Более действенного способа еще не придумали».
А что вам помогает перезаряжать батарейки?
Просто надо находить время на прогулки, на какие-то приятные паузы. И вообще надо заниматься любимым делом.
Как вы относитесь к современному голливудскому кино? У вас есть любимые фильмы, периоды?
Я всегда говорил, что золотой век Голливуда — это 80-е и 70-е годы. Они поднимаются иногда до высот каких-то и сейчас, но продукт другой, в основном сериальный, быстрый. Но и время такое. Не то чтобы тогда было лучше, а сейчас хуже, но именно благодаря фильмам той эпохи я получил первые яркие впечатления, потрясения.
А как быть с признанием — артисту важно быть признанным не только на родине, но и за ее пределами? Как это происходило с вами? Вы играли в Лондоне с Ванессой Редгрейв, что-то после этого изменилось, как говорят, в одночасье? И, может быть, что-то особенное произошло после того, как картина «Утомленные солнцем» получила «Оскар»?
Нет. Ничего у меня не появилось особенного после того, как наш фильм «Оскар» получил. Я вообще не понял, когда стал популярным артистом. Для меня это все как-то настолько само собой произошло. Вот знаете, как в той истории, когда Любшин рассказывал, что ему Никита Михалков позвонил и без проб предложил сняться в «Пяти вечерах», и тот заплакал. Нет, у меня такого не было. Я считал, что это нормально, все идет как надо. Так получалось, что мне везло с работой. У меня не было такого, чтобы я плакал, когда мне предлагали в Лондоне играть. Не переживал, что кто-то другой играет вместо меня…
Может ли спектакль или фильм, который вам не понравился, стать причиной спора или вовсе изменить отношения с человеком из вашего окружения, которому этот спектакль, напротив, показался интересным? Бывало ли такое?
Если вызывающий у меня симпатию человек любит фильмы или спектакли, которые я считаю ужасными и безвкусными, это не повлияет на наши с ним отношения, но мне будет интересно узнать, почему он их смотрит, ведь интуиция мне подсказывает, что он из моего круга. Может оказаться, что я в чем-то неправ относительно этих спектаклей.
Для вас как артиста имеет значение, в каком зале вы играете?
Я играл в залах и на сто человек, но люблю большие. Кто-то же сказал, что на сцену лучше смотреть издалека.
Вам важна реакция зала?
Я не завишу от реакции зала, но вижу и замечаю, когда кто-то в программку начинает смотреть или в телефон.
А как вы относитесь к тому, что зритель, бывает, выходит из зала во время спектакля?
Не хвастовства ради — люди мало уходят с моих спектаклей. Мне однажды объяснили: «Ну, может, позвонили, сказали, что маме плохо, мало ли что… Что угодно может произойти! Почему ты думаешь, что это обязательно на тебя такая реакция?! В туалет человеку захотелось, что ты все на свой счет принимаешь?». Теперь, если кто-то встает, я думаю, что ему нужно в туалет. Я ничего не должен зрителю — это факт. Они мне, собственно, тоже ничего не должны. Я от них ничего не требую: не ходите — не ходите, не покупаете — не покупайте.
Каким должен быть идеальный репертуарный театр, по вашему мнению?
Всем всегда говорил и буду говорить: я за то, чтобы было больше частных театров. Вот эти все помещения замечательные продать в частные руки, как во всем мире делается: собирается шобла, делает спектакль, играет, и люди ходят. Играйте хоть год, хоть два, хоть каждый день. Вы зарабатываете, владелец зарабатывает, вы ни от кого не зависите. И от государства ничего — никаких претензий ни к вам, ни у вас.
Театр — это труппа творческих людей, по сути, эгоистов. Как им управлять?
Для театра диктатура — единственный способ существования.
Вступив в должность художественного руководителя театра, вы были готовы к тому, что творческий коллектив может негативно отнестись к вашему назначению, к переменам, которые вы несли?
Сопротивление коллектива новому человеку было, и оно где-то до сих пор есть. Это нормально. Чем дольше я здесь, тем меньше обращаю на это внимание. Когда-то меня сильно задевало. А сейчас в театре сформировалась моя команда — мы понимаем, куда мы идем и зачем.
А вам в себе пришлось что-то менять?
Придя в театр, мне надо было начать мыслить по-другому. По-другому вообще себя ощущать в пространстве и во времени, привыкать к другому образу жизни.
Постановки вашей антрепризной компании «Театральное товарищество 814» шли с аншлагами, билеты невозможно было купить. Почему в какой-то момент это прекратилось?
Почему я оставил антрепризу? Возможности. Мы могли позволить себе ставить премьеру раз в два года. А здесь я могу себе позволить, скажем, три премьеры! А в этом сезоне у нас запланировано целых пять — и все на основной, то есть большой, сцене театра. У меня не было проблем со спонсорами — всегда помогали, и я каждому очень благодарен. Однако просили не называть фамилий, и я их не называю. Есть люди, которые мне до сих пор помогают. Большое спасибо им за это!
Какие важны качества и умения, чтобы сегодня быть востребованным актером?
Главное качество для актера — не искать виноватого! Как только перестаешь этим заниматься, все начинает получаться. Начинаешь думать о себе, заниматься собой, искать свои ошибки, пытаться их исправить. А то ведь очень легко свалить вину на худрука, на коллег, на режиссера, с которым ты работал, а он тебя взял и выгнал. Это легко: виноваты они, а я здесь ни при чем, они все говно, а я — майский ландыш. Ну так же не бывает!
В репертуаре Театра Ермоловой есть спектакли в разных жанрах. В том числе громкая премьера прошлого года в жанре оперетты — «Сильва»…
В этом смысле я всегда поддерживал идею Олега Павловича Табакова — в театре должны быть все жанры!
А как вы выбираете пьесу для постановки?
Обычно каждый режиссер приходит со своей пьесой и постановочной командой. Я пытался кому-то из режиссеров предложить пьесу, которая мне нравится, но нет, не проходит этот номер. Важно, чтобы человек чувствовал материал, жил им.
В Театре Ермоловой служат много звезд, медийных актеров, которые пришли к вам задолго до своей популярности. Получается, что вы открываете новые имена.
Саше Петрову я предложил играть Гамлета, когда он был не тем Сашей Петровым, который сейчас. Его особо никто не знал. Кристина Асмус пришла на первый спектакль, который Евгений Каменькович ставил, это была пьеса «Язычники» Анны Яблонской. Кристину тогда никто не знал. Дашу Мельникову никто не знал как театральную артистку. Стасю Милославскую никто не знал. Илью Маланина никто не знал. Да, я считаю, извините, что это и моя заслуга.
Широкая известность к актеру приходит благодаря съемкам в кино и сериалах. Популярность актеров влияет на спрос на спектакли, где они заняты. Легко ли вы как худрук отпускаете коллег сниматься в кинопроектах?
Если есть возможность, я, безусловно, отпускаю их играть в кино.
А кому-то вы можете запретить сниматься?
Своим студентам могу запретить сниматься, особенно на первом курсе. Но я считаю, что запрещать артистам работать — неправильно, потому что это их жизнь.
Готовя спектакль, с большой долей вероятности можно рассчитать его успех по очевидным критериям: литературная основа, актуальность смыслов, громкие имена, бюджет и т. д. А бывают осечки?
Возможна ситуация, когда билеты на спектакль продаются плохо, а мне он кажется очень хорошим, и наоборот.
Когда в вашем театре работают приглашенные режиссеры, вы участвуете в процессе?
Я не вмешиваюсь в проекты других режиссеров. Если они делают так, значит, будет так. Но несколько раз я снимал спектакли, на которые уже были проданы билеты, потому что это было беспомощно, непрофессионально, очевидно плохо.
В вашем интервью Светлане Бондарчук был забавный момент, когда вы рассказывали про модные магазины и реакцию вашей супруги, Анастасии («смотрит на ценник и выходит прочь»). В каких делах Анастасия — идеальный компаньон?
Мы с женой очень любим ходить в кино. Для нас это именно процесс. Я вообще не понимаю, как можно кино смотреть с айфона, кроме, разве что, сериалов.
В театре вы реализовали интересную концепцию театрального буфета в фойе малой сцены «Время антракта», где можно провести весь день. Туда здорово зайти выпить кофе, перекусить перед спектаклем или даже после!
Мы вообще хотели строить не буфет, а ресторан. И у нас уже были эскизы, шеф-повар был найден, человек, который раскручивает ресторан! Ребята-рабочие начали долбить стены, а потом сказали, что сворачивают лыжи отсюда, потому что у нас все оказалось аварийное. Весь подвал. Мы вызвали комиссию, которая выявила, что у нас фундамент в аварийном состоянии. Я написал в департамент, лично встретился с Собяниным — при его поддержке было принято решение о реконструкции здания. Очень жду, что это произойдет при моем правлении, что называется. (Улыбается)
Вы пока так и живете в ожидании ремонта?
Да, но зато потом въедем в современное, абсолютно новое театральное пространство. А пока стараемся поддерживать театр на плаву, все время что-то ремонтируя.
Тем не менее сейчас театр выглядит свежо и современно, у него совершенно особенная аура, не похожая ни на что…
Меня очень волнует атмосфера в театре. Если она есть, есть и продукт — спектакли, в которых эта атмосфера способна перевалить через рампу и осесть в зрительном зале. Мне кажется, она у нас есть. И думаю, она у нас правильная.
Как вы смотрите на то, что коллеги, в поисках того, чем бы еще удивить и заманить зрителя, порой опускаются до пошлостей в театральных постановках?
Оскар Уайльд заметил, что две вещи совершенно необъяснимые остаются навсегда: смерть и пошлость.
Как вы относитесь к некоему обесцениванию актерской профессии, в частности, приглашению в спектакли популярных людей, которые не обучались профессии, не знают основ и законов и, что еще хуже, пытаются объяснить общественности, что так и надо?
Для меня самый большой грех в искусстве — это непрофессионализм. Человек не может оперировать, если первый раз держит в руке скальпель. И в нашей работе тоже есть азы: а, б, в, г, д и так далее, все буквы алфавита. Их надо понимать и знать, что они означают. Есть законы существования выхода, есть законы существования сцены, закон развития роли. Если у человека этих знаний нет — значит, он не профессионал. Как Жванецкий говорил: сейчас время, когда аккомпаниаторы имеют сольные концерты.
Вас же наверняка останавливают на улице и просят сфотографироваться или в ресторане подходят. Соглашаетесь?
Если подходят, фотографируюсь. Я помню, когда все начиналось, отказывался, потом увидел себя пару раз с такой рожей и понял, что лучше соглашусь, чем потом меня из-под стола будут фотографировать.
В театральном мире премьеры принято отмечать. У вас это происходит на широкую ногу?
Раньше, конечно, после спектакля, особенно после «Игроков», мы Москву на уши поднимали! Мы ждали этих спектаклей. Премьеры мы, конечно, отмечаем и сейчас — в нашем кафе.
Давайте затронем тему личных качеств актера и профессиональных. Если по жизни человек не очень, но удивительно органичен в работе, можно ли ему простить, например, предательство во имя искусства?
Даже если человек профессионал, художественно может привнести очень много театру или спектаклю, но у меня есть вопросы к его человеческим качествам, его в театре не будет. А что касается предательств, то в этом деле всегда два человека виноваты.
Однако театр — живой организм. И каждый актер должен бороться за место в спектакле, за внимание, а пути достижения желаемого бывают разные…
Это другая сторона медали. Театр невозможен без интриг. Абсолютно невозможен. Вообще это удивительное место. Вот, например, мы сидим разговариваем в моем кабинете. Нас трое, включая меня. Через полчаса содержание разговора знают все в театре. Я уверен в этих людях! Я не понимаю, как это объяснить! Причем и тот и другой (или та и другая) отвечают, что не рассказывали никому. Это действительно загадочное место. В театре скрыть невозможно ни-че-го!
Важно ли для вас мнение коллег о вашем творчестве?
Я вообще не люблю обсуждать — ни то, что посмотрел, если это другой театр, ни то, что сделал. Я никогда не спрашиваю: как тебе? Что это поменяет? Очень мало кто может конструктивно помочь, а у меня действительно нет в этом нужды. Я в принципе не зову на свои спектакли. Знаю, что люди садятся, обзванивают, приглашают. А мне неудобно будет позвать: приходи посмотреть на меня в течение трех часов. Какая-то в этом ненормальность есть. И когда ко мне кто-то приходит после спектакля, я сразу снимаю тему: мне не надо ваших оценок, ни хороших, ни плохих. Просто приходите и смотрите спектакли.
Интервью: Евгения Головко.
Фотограф: Валентин Блох.
Идея, арт-дирекшн: Валентин Блох, Светлана Толстая.
Продюсер: Ульяна Кальсина.
Стиль: Тамара Рамазанова.
Макияж, волосы: Светлана Житкевич.
Ассистент фотографа: Роберт Саркисян.
Образы: Viva Vox, личные вещи артиста.
- Лещенко, Матвеев, Винокур и другие на премьерном показе спектакля «Нить»
- Марк Тишман: 10 коротких вопросов
